Voce #357858

Под окном у пожилой женщины



стояли две лавочки. И черемуха цвела, и старый тополь шелестел листьями. А на лавочках собирался всякий сброд: мамочки с детьми. Дети вопят и плачут. Или визгливо смеются. Матери на них кричат или просто кричат: крикливые такие. В посёлке все крикливые. Ещё рыжая кошка приблудилась и тоже шмыгает туда-сюда. Мешает. Наверное, гадит везде. И мужья этих мамочек тоже приходят и сидят на лавочках. Бубнят и ругаются. А по ночам молодежь сидит на лавочках развратно. Обнимаются и разговаривают. Невозможно жить.
Эта женщина жаловалась везде. Писала, звонила и в форточку ругалась злобно. Она на первом этаже жила в бараке. Ей мешал шум. И пух от тополя. И цветение черемухи.
Она так яростно жаловалась, что тополь срубили. И лавочки срубили; вырубили топором. Черемуху только трогать не стали пока, пообещали позже выкорчевать, когда разрешение дадут.
И стало тихо. Вид на пустырь, за пустырем — болото и кладбище. Кладбище отлично стало видно: раньше его тополь скрывал. Никто не мешает и не кричит. Только рыжая кошка сидит у дверей. Худая и страшная: раньше ее подкармливали эти крикливые люди. А теперь нет никого. Пусто.
И эта старуха, назовём уж вещи своими именами, стояла-стояла у окна. Смотрела на черёмуху и вспоминала молодость — она же была молодая тоже. И на лавочке обнималась под тополем с кем-то. Было дело. А теперь — пустырь, болото и кладбище. И пень от тополя
Она вышла и взяла в охапку рыжую тощую кошку. И принесла ее к себе, налила молока. А потом сидела на диване и кошку гладила. А кошка громко мурлыкала. Это был блаженный звук. Живой.
В тишине иногда плохо. Звуки жизни мешают. И тополь мешает. Мешают видеть болото и то, что за болотом. Защищают от этого звуки жизни. И кошачье мурлыканье защищает. Жизнь шумит листьями, как старый тополь, которого больше нет.
Но черемуха осталась. И кошка. И можно жить.
#истории